– Могу только сказать, сделай все, чтобы избавить Сару от этого дерьма. Она такого не заслуживает. И если им нужны деньги и ресурсы, чтобы найти Ребекку и похоронить ее по-человечески, действуй.

Воздух застревает у меня в горле, и я понимаю, что мы столкнулись лицом к лицу с его демонами. Я не собираюсь позволить им взять верх. Всякая слабость и всякий страх, которые владели мной эти последние несколько часов, испаряются.

Крис делает вид, что в полном порядке, хотя это не так. Он нуждается во мне. Он нуждался во мне и когда умер Дилан, и я больше на дам ему отгораживаться от меня.

Я открываю дверь, не заботясь о том, что помешаю его разговору. Начинающийся день прохладный, не холодный, но в груди у меня все горит. Крис поворачивается на звук моих шагов, и неяркий верхний свет освещает удивление на его лице на фоне Эйфелевой башни. Нет, не так. Его боль – вот вечный фон.

– Мне надо идти, Стивен, – говорит Крис. – Позвони, когда будут новости. – Он отключается и прячет телефон в карман джинсов. – Я думал, ты принимаешь ванну.

Я сокращаю расстояние между нами и крепко-крепко обнимаю его. Его руки обвивают меня, а ладонь скользит в волосы.

– Что такое, Сара? Что случилось, детка? Поверенный сказал…

– Мне сейчас наплевать, – говорю я, поднимая лицо, чтобы посмотреть на него. – Мне плевать на детектива, на Эву, на всех, кроме тебя. Пожалуйста, скажи, что не винишь себя в смерти Ребекки. Это сделала Эва. Не ты. Не Марк.

Удивление вспыхивает у него на лице, прежде чем оно делается непроницаемым. И я больше не могу прочесть его реакцию, но то, как мышцы напрягаются под моими ладонями, говорит, что я задела за живое.

– Я знаю, что это сделала Эва.

Я качаю головой, ощущая в нем чувство вины, в котором он не признается.

– Ты не знаешь – ты думаешь, что должен был сделать больше, чтобы вытащить Ребекку из клуба. Но ты сделал все, что мог, Крис. Ты сделал больше, чем кто бы то ни было.

Он пристально смотрит на меня из-под полуопущенных век. Мы дрейфуем в море молчания, его реакцию невозможно понять, и я не знаю, что делать дальше. Крис легко переходит от тьмы к свету, от боли к наслаждению, и я понятия не имею, как передвигаться по тряским водам его темной стороны.

Но я хочу научиться. Хочу, чтобы он нуждался во мне, а не в проклятой плетке, разрывающей плоть. Но пока я не знаю, как этого добиться. Следует ли подтолкнуть его разобраться со своими чувствами, не давать ему носить их в себе, где они, в конце концов, могут взорваться? Или пока оставить все как есть?

Он берет мое лицо в ладони и заглядывает в глаза. У меня создается впечатление, что он ищет ответ на незаданный вопрос, и еще никогда в жизни мне так не хотелось, чтобы он нашел его во мне.

– Чего я не знаю, – наконец признается он, – это как смогу теперь спать после того, как вчера ты чуть не умерла у меня на глазах.

Никто, кроме мамы, никогда не любил меня настолько, чтобы так беспокоиться, но с Крисом это беспокойство осложнено. У меня хватает ума увидеть надпись на стене, и мне не нравится, что в ней говорится. Пока я размышляла в самолете о том, что будет в Париже, Крис думал о трагедии Ребекки и своей роли в ней.

– Мы не они, – говорю я ему. – Мы не Ребекка и Марк. И я никуда не уйду, так что просто впусти меня. – Я говорю не о нашем доме. И мы оба это понимаем.

Едва я успеваю произнести эти слова, как его рот завладевает моим, язык ласкает мой, пробуждая чувства, наполняя меня его вкусом. Томимая жаждой, я хочу его страсти, хочу его боли. Хочу всего сразу.

Я тащу его майку, забираюсь ладонями под ткань, впитывая ощущение его обнаженного твердого тела под своими ладонями. Наконец-то. Я ждала, кажется, целую жизнь, чтобы быть вот так близко к нему, и из груди моей исторгается тихий стон не то облегчения, не то наслаждения.

Крис отрывается от моего рта, ныряет пальцами в волосы и удерживает перед собой. На его красивом лице отражается борьба.

– Ты упала в обморок, Сара. Я боюсь навредить тебе.

– Я приехала в Париж не с мистером Любезность, Крис, так что пусть он пока отдохнет. И я не усну, пока мы этого не сделаем. – Я пытаюсь дотянуться, чтобы поцеловать его.

Он крепче стискивает мои волосы и рассылает эротический трепет вверх и вниз по позвоночнику. О да. Прощайте, мистер Любезность. Здравствуй, Крис.

– Нежность – не то, что помогает мне справиться с теми демонами, которые обуревают меня сейчас, – предупреждает он. – Почему, по-твоему, я ушел из ванной?

– Я не хочу нежности. – Мне не нравится то, что я вижу у него на лице – борьбу между страстным желанием овладеть мною и тем, что, как он думает, я готова принять. И я не позволю ему решать за меня. – Я понимаю, что значит, когда нужно больше. Мне нужно больше, Крис.

В мгновение ока он прижимает меня к огромной белой колонне, разделяющей железные ворота, обхватив руками за талию.

– Раньше я думал, что ты не понимаешь, но я ошибался. Ты понимаешь. Слишком хорошо. И я виню себя за это, Сара. Не хотел я этого для тебя.

Его чувство вины из-за Ребекки может так легко перетечь в наши отношения, как и страхи из-за того, кто он и кем сделает меня.

– Я же сказала тебе: я не Ребекка, так что прекрати это самобичевание, Крис. Я читала ее дневники. Она изменила себя, чтобы быть с Марком. Не ты превратил меня в ту, кто я есть сейчас. Единственное, что ты сделал, это помог мне перестать прятаться от себя самой, и я так рада. Не заставляй меня чувствовать, как будто мне надо начинать сначала.

Секунды тикают одна за другой, и он долго вглядывается в мое лицо, прежде чем спрашивает:

– Кто ты, Сара?

Я вызывающе вздергиваю подбородок.

– Если ты до сих пор этого не понял, предлагаю тебе узнать, пока еще не поздно повернуть назад.

Не успеваю я моргнуть, как Крис разворачивает меня лицом к перилам, и я хватаюсь за них руками, чтобы устоять. Ладонь его ложится у меня между лопаток, и он шагает ближе, обрамляя мои бедра своими, прижимаясь ко мне возбужденной плотью.

– Ты помнишь, что я обещал тебе в лос-анджелесском отеле?

– Да. Что перестанешь защищать меня от себя. Но ты не перестал, – обвиняюще отзываюсь я, уверенная теперь, что сейчас подходящее время и подходящее настроение, чтобы подтолкнуть его.

– Детка, я сдерживался сегодня, чтобы дать тебе отойти от того, что ты пережила. Но пусть это тебя не обманывает. Я не привез бы тебя сюда, если бы собирался защищать от себя. – Рука его по-собственнически распластывается у меня на животе. – Что еще я говорил тебе?

Ресницы мои опускаются, жар горячей лавой растекается по телу при воспоминании о том, как мы лежали в постели того лос-анджелесского отеля, нежно прижимаясь друг к другу.

– Что я буду твоей безраздельно, если останусь с тобой.

– Каждой клеточкой, – охотно соглашается он. – Это означает, что я познаю тебя полностью. Всю тебя. И в этот раз ты поймешь, что это такое.

– Покажи мне, – бросаю я вызов, желая, чтобы он владел мной целиком, чего не позволила бы никому другому. Никогда не думала, что захочу так много от мужчины, но это же Крис, и это единственный ответ, который мне нужен.

– Что показать? – спрашивает он.

– Каково это – принадлежать тебе, – осмеливаюсь ответить я, и жар скапливается внизу живота от эротических образов, вспыхивающих перед моим мысленным взором. – Потому что пока я этого не почувствовала. А я так хочу!

Он прикусывает мочку моего уха, дыханием дразня чувствительную кожу.

– Ты почувствуешь, Сара. Почувствуешь. – Он отступает от меня, и мне тут же становится холодно и одиноко. – Повернись.

Я натужно сглатываю, возбужденная возможностями, разбуженными его обещанием, счастливая, что мы совершаем это путешествие вместе, минуя стену, которую чуть не воздвигла потеря Ребекки. Я медленно, неуверенно поворачиваюсь и встречаюсь с его взглядом, но вместо горячих углей и тлеющей золы нахожу нежность.

Он кивает головой в сторону дверного проема.